Поколение танго
Анна Гаганова
Помните, у Р. Баха в повести «За пределами разума» говорится: «Наш мир — это грызня, и в нем нет места для домашних котят. Пусть будут параллельные миры… пусть будут выходы за пределы известного и встречи с более высоким разумом… но главное… я чувствую, как открывается мое сердце, откликаясь на призыв родственной души».
***
— Удивительно! — качали головами аргентинские гости летнего Петербургского Фестиваля «Танго Белых Ночей», танцоры Агустина Видела и Клаудио Аспреа, — но русские напоминают… аргентинцев. Вас интересует танец по самому сложному классу!
Аргентинское танго — это либо ювелирный сценический танец, либо — простенькие шаги под музыку в кафе. Первый стиль — привилегия профи, второй — досуг «для тех, кому за сорок». Во всем мире поколение тридцатилетних, постепенно встающее у руля крупных государственных и коммерческих учреждений, концертного танго не знает. Изучать некогда! Куй железо, то есть деньги, пока молодой! Лишь жаркая Аргентина, родина танго — исключение. И, невероятно! Вторая страна, в которой молодые и энергичные парадоксальным образом предпочитают строгому офису скользкий паркет — это заснеженная Россия.
Открытие ежегодного летнего Петербургского фестиваля танго в клубе «Голливудские ночи» превзошло все мои ожидания. Оставалось только гадать, откуда же самая «карьерная» часть народа — тридцатилетние, находит время на ежедневные тренировки?
Ответ на этот вопрос лежит в плоскости «неофициального» Петербурга. Что есть город на Неве в массовом сознании? Величавая красота Растрелли, Росси, Монферрана. Эстетика барокко и классицизма, львы и кони, грифоны и сфинксы возле холодной Невы. Простор Финского залива, три сотни мостов над семью речками Северной Венеции. Гордые кони Клодта и Медный всадник, Иссакий и Петропавловка, Кунсткамера и Эрмитаж, Летний сад и Русский Музей. Петергоф, Павловск, Гатчина, Ораниенбаум. Но все это — Петербург, знакомый из окон автобуса. А есть и другой Питер… не исторических памятников, а живых людей. И, простите за «биологизм», среды их обитания.
Полуденное солнце тяжело растекалось по крышам, выплескиваясь, сползало на тротуары, и там, смешавшись с оглушительной сальсой из музыкального киоска, плавило асфальт и выступало на лбу прохожих крупными водянистыми каплями. Я лениво шла вдоль Апраксина двора и мне мерещилось, что я либо в Старой Гаване, либо — в порту Буэнос Айэреса. Наверное, от жары. Двухэтажные домики с разноцветной облупленной краской и ржавыми балконами. Каменные ступеньки лестниц лежат расколотыми мертвыми глыбами. Полинялые стены украшены нечитаемым наскальным искусством граффити. Исцарапанные столбы, словно кочерыжки в капустных листьях, обернуты обрывками афиш.
Дешевый вещевой рынок, где мне упрямо пытались всучить три пары солнцезащитных очков — «за полцены» сменился развалом книжек для чтения в метро, напечатанных на газетной бумаге. Потом пошли кричащие вывески, предлагавшие накупить «про запас» шортов с купальниками, золотых колец и цепочек, сувениров, антиквариата, фотопленки и компакт-дисков…. Ближе к центру города замелькали вывески кафе и ресторанов. Чуть притормози, разглядывая вывеску — и тебя тут же выбросит толпой на проезжую часть. Петербург превратился в огромный сервисный центр, обслуживающий людские потоки, плотной рекой текущие по улицам. С них-то и «кормятся» владельцы ресторанов и торговых точек — «новые питерцы». Здесь дорогая земля, золотая аренда. Поэтому на пути может встретиться десяток ювелирных магазинов и ни одного продуктового. Поэтому старинную архитектурную классику цинично «скрещивают» с американской попсой. Снаружи – барельефы и колонны, внутри — ночной клуб с неоновом светом. Именно таков, кстати говоря, американский клуб «Голливудские ночи» на Невском.
Стихийный рынок коснулся самых закрытых уголков культуры и умиротворения. В Юсуповском парке — импровизированный пляж. Пышнотелая дама облюбовала пятачок возле кустов и «загорает» на нем в откровенной позе, периодически прикладываясь к пластиковой бутыли с мутной жидкостью. Поодаль, под зеленой крышей палатки — стайка студентов, взрывающаяся смехом и гвалтом, потягивает холодное пивко. А прямо у воды старинного пруда, лихо расстегнув грязную рубаху на волосатой груди, загорает бомж. Забредшая в парк экскурсия туристов, что-то щебечущих друг другу на иностранном языке, брезгливо отворачиваются от этого неприглядного пейзажа. У ограды грустный пенсионер торгует значками — раритетами с советской символикой. В двух шагах от парка — толпа обманутых вкладчиков.
— В Москву бы перебраться, — мечтательно говорит тридцатилетний Жора, вызвавшийся подвезти меня к причалу на Дворцовой набережной…
Жора — бухгалтер кафе: «Жуть, как малый бизнес душат налоги!». У него старенький «Москвич» и допотопная «мобила». Жора мечтает перебраться в Москву: «Там и платят больше, и жизнь ярче. Смотришь «ящик» — так в Москве одни дорогие иномарки по улицам бегают».
— Жора, — говорю я, — Деньги сами в ваш город не придут… разве что суеверные туристы закидают мелочью Петергофские фонтаны, да памятники вроде Чижика-пыжика.
— Вот-вот, — раздраженно цедит сквозь зубы Жора, — Питер только и занят, что ублажением гостей залетных. Все дружбаны подались в сферу услуг. Кто в кафе, кто в гостинице, кто в турфирме работает… Я сам пять лет отучился в ВУЗе на историка, а трехмесячные бухгалтерские курсы пригодились в жизни больше. Кстати, вы в Эрмитаже были? Золотого павлина видели? — в Жоре просыпается ВУЗовская специальность, и он вдохновенно расписывает мне сокровища Эрмитажа — Таких нет нигде в мире!
И Жора прав. Мое поколение тридцатилетних — это менеджеры и администраторы, расставшиеся с НИИ, школами, больницами, лабораториями, КБ, культурными центрами… Довольны они своей жизнью? Скорее, привыкли. Кто-то приспособился к рынку лучше, кто-то хуже. Некоторые, с творческим видением мира, так и не научились спокойно жить, занимаясь нелюбимой работой «просто ради денег».
***
Это сейчас молодежь научилась быть расчетливой и прагматичной, и готова строить карьеру, шагая по костям и головам обманутых конкурентов. Она спешит побыстрее «заколотить» бабки, чтобы потом их так же бестолково потратить. Слова «творчество», «искренность», «дружба» «поколение пепси» изначально ни во что не ставит, поскольку уже с пеленок усвоило систему ценностей дикого рынка. Мое же поколение воспитывалось на других идеалах. И именно на его глазах мощные удары «новой рыночной религии» разнесли вдребезги эти идеалы, и слова «бескорыстность», «доброта», «альтруизм» разлетелись в небытие, перестав звучать даже в обыденной речи.
Мои сверстники были свидетелями рухнувших, словно карточные домики, «суперфирм» и «сильных банков»…. Да, все мы так или иначе приспособились к «новому миру», молодость — возраст живучий. Но платой за выживание стал циничный отказ от веры в альтруизм и добро…. Из «матрицы» реальности хотелось бежать… и найти мир иной, близкий к привычным ценностям. Вариантов было немного: фильмы, книги… и танцы.
Неудивительно, что в начале 90-х, за считанные месяцы расцвели бальные танцы. Яркие костюмы, начищенный паркет, театральный грим и улыбки… Впрочем, довольно быстро всем стало очевидно, что этот идеальный мир существует лишь на конкурсе, а за его пределами спортивный танец превращается в мучительную зубрежку схем. Параллельной жизни не вышло. Юля и Алексей — руководители Петербургской студии аргентинского танго, рассказывают, что и они пытались увлечься бальными танцами… Но вместо узкопрофильных спортивных задач хотелось общения за чашкой кофе, романтики белых ночей и путешествий, одним словом, другой среды. «Мы немного слышали о клубном танце — аргентинском танго, и начали его разыскивать. Дух танго буквально витал в воздухе, и никто толком не знал, что это такое. Знакомились по случайным компакт-дискам, по многократно переписанным видеокассетам… Мы не ошиблись. Оказалось, что танго – это не столько танец, сколько атмосфера, целый образ жизни».
***
Это и был мир, параллельный реальному. В отличие от циничной действительности, мир танго красив и возвышен. В нем есть место и любви, и порядочности, и альтруизму. При этом он эклектичен. В танго звучат нотки рыцарской любви к прекрасной даме и, одновременно, грудной смех красотки из портовой таверны. Здесь — огни и светского салона, и квартала Красных фонарей… Танго — мир контрастов, черного и белого, мадонн и грешниц, высокого и низкого. Тангеро не бывает в своем мире скучно — ведь это своего рода театр с широким спектром ролей.
А что за театр без костюмов? Мягкий струящийся шелк, чувствительный шифон, радуга органзы, тяжелый аристократичный бархат, декадентское черное кружево, изысканный велюр, веселая тафта, экзотичная парча… Чтобы создать образ, нужны точно подобранные духи и аксессуары, грим и перчатки, лаконичные жесты, улыбки, фразы. Танцевальный паркет сродни сцене, и важно точно сыграть выбранную роль. Своеобразной сценой для тангеро становится танцевальный вечер, милонга.
— Часто в Москве проходят милонги? — и, узнав, что почти ежедневно, стоматолог Валерий восклицает. — Вот здорово! Питер отстает… Валера пришел в танго, потому что хоть стоматология и «хлебное дело», но уж «так надоело видеть одни гнилые зубы…».
Леонид в очках с толстыми стеклами и в деловом костюме, приехавший из Репино, недавно защитил диссертацию по физике и теперь мечтает уехать по контракту в Голландию. Откровенничает, что здесь, в России его научные таланты не востребованы. Единственное, что спасает от депрессии, так это аргентинское танго.
В танго находят себя люди творческого склада. Трио «Возрождение» — ансамбль молодых ребят из Гатчины, покоренный мелодиями Астора Пиаццоллы. «Танго — это порыв души и музыка, от которой в глазах стоят слезы», — вторит им другой музыкант-профи — бас-гитарист Аркадий, ныне звукоинженер на малоизвестной музыкальной телестудии. «Я собрал огромную коллекцию музыкальных записей, — рассказывает он, — жаль, что после дефолта всю распродал… Был там и Пиаццолла… Прошлым летом я шел по улице, и вдруг услышал знакомую мелодию… и вслепую пошел на звук…Когда же увидел, что под эту музыку еще и танцуют — прямо на улице, встал как зачарованный. Так я познакомился с аргентинским танго».
Нельзя сказать, что танго — прибежище неудачников, не вписавшихся в рынок. Успех субъективен. Вот, к примеру, загорелый тангеро Борис из Нью-Йорка. Когда-то был радиоэлектронщиком из Новосибирска, но с началом перестройки понял, что «Северная столица науки» еще долго будет иметь громкий статус лишь на бумаге. Уехал в Штаты. Друзья, оставшиеся в России, Борису завидуют. А ему грустно, как вечному пассажиру на вокзале, который не может дождаться своего поезда. Борис одинок в Нью-Йорке, и только аргентинское танго скрашивает существование, лишенное всех смыслов, кроме смысла материальной защищенности. Узнав о фестивале танго в Питере, все бросил и полетел в Россию, к своим родственным душам.
Так почему же русские влюбились в латиноамериканский танец? Видимо, истинная потребность в танцевальных иллюзиях лежит в психологическом плане. Хочется найти место, где не все решают деньги, где ценности «красота» и «добро» имеют реальный вес. Аргентину и Россию объединяет отсутствие прогнозируемого будущего. Экономические провалы, вплоть до дефолта. А людям хочется стабильности… Ключевой вопрос здесь — танго ради жизни или жизнь ради танго? Можно сбежать от циничной действительности в идеальный мир навсегда. А можно лишь на время надевать на себя маску тангеро, черпать энергию в атмосфере танго, и затем, с новыми силами бросаться на борьбу с «матрицей» реальности. Это и ответ на сомнения скептика — а нормальные ли в сущности, люди, тангерос? Танго, как мы уже сказали — театр. Актер, находящийся в роли только на сцене — профи. Актер упрямо продолжающий играть сценическую роль в жизни — душевнобольной. И, значит…
Сегодняшний Петербург напоминает стереоскопическое изображение, где на одном пласте — культура историческая. Северная Венеция с Эрмитажем, Петергофом и Медным всадником. На другом же — культура, приносящая деньги. Ночные клубы, кафе, отели, торговые центры. И словно крылья разводящегося моста, эти два Петербурга становятся все дальше и дальше друг от друга.
Город на Неве, как большой корабль, вздрагивая от штормовых ветров, вплывает в цивилизованный рынок. Сегодняшний Петербург — это город, в котором еще не купишь ночью бутылку пива, но уже можно выпить коньяка в ночном клубе. Где все железнодорожные кассы закрываются до массового ночного отхода поездов на Москву, но автобусы с иностранцами уже в два часа ночи подолгу стоят в пробках. Где еще нет биотуалетов, но уже появилось аргентинское танго. И, где живет поколение тридцатилетних — поколение танго.